Скажи: «Люблю».

Алиса Фрейндлих и Игорь Владимиров.
Вместе и порознь

Театр сам по себе – главная любовь моей жизни. Я всегда вхожу в зрительный зал в предвкушении чуда, в ожидании той любви, которая должна родиться во мне к тем, кто будет это чудо создавать. И если любовь возникла, я ей не изменяю. И храню верность тем «милым спутникам, которые сей свет своим сопутствием для нас животворили». Вспоминать о них – это все равно что говорить: «люблю».

Судьба великой актрисы Алисы Бруновны Фрейндлих и замечательного режиссера Игоря Петровича Владимирова в период их совместной работы в Ленинградском драматическом театре им. Ленсовета в большой степени была связана их любовью, поэтому вспоминать о них порознь – трудно.

Уведя молодую актрису из театра имени Комиссаржевской в театр им. Ленсовета, Владимиров многие годы создавал репертуар прежде всего в расчете на нее. Он, можно сказать, «подарил» ей театр. Строил репертуар из любви к Алисе, своей жене и главной актрисе театра, но находил в этом любовном творческом союзе основу для своего индивидуального развития, создания своего стиля режиссуры. И долгие годы это был «их театр» – Владимирова и Фрейндлих, не похожий ни на один другой русский театр того времени. Я работала там штатным фотографом около трех лет и имела ни с чем не сравнимое наслаждение снимать Фрейндлих на сцене. В книге отзывов на моей выставке в Петербурге в 2003 году Фрейндлих написала: «...ты останавливаешь мгновения самые-самые и так любя...».

Когда-то подобные слова сказал мне другой уникальный российский актер, другая «любовь моей жизни» – Сергей Юрский. Сравнивая лестным для меня образом мои фотографии с работами другого фотографа, он спросил: «Почему? Такой же фотоаппарат, так же щелкает затвор... Тот же актер... Почему такая разница?»

«Это все любовь», – ответила я ему. Это высшее счастье для меня снимать актера, которого я люблю. Тогда между ним и мной как будто протягиваются незримые нити, я стараюсь уловить и передать высший момент актерского напряжения, откровения.

Мистика? А любовь – не мистика?

Итак, я работала с Фрейндлих и Владимировым в одном театре и любила обоих. Но вне театра я встречалась с каждым из них – порознь.

Алиса Фрейндлих, дочь известного актера Пушкинского театра, окончила Театральный институт в 1957 году. Поступила работать в Ленинградский драматический театр им. Комиссаржевской. Ее имя сразу стало известным после того, как она сыграла в спектакле «Время любить», поставленном приглашенным режиссером И.П. Владимировым. Именно в те годы я впервые увидела Фрейндлих в жизни, в театре Комедии. За молоденькой, но уже известной актрисой тогда ухаживал артист театра Комедии красавец Геннадий Воропаев. Он и пригласил Алису на генеральную репетицию (не помню, какого спектакля) в театр Комедии. Алиса стояла у огромного зеркала, которое вделано в стену зрительского фойе около входа за кулисы. Я находилась неподалеку, когда к ней подошел Н.П. Акимов. Поцеловав Алисе руку, он сказал: “Какая актриса пришла к нам на спектакль! Может быть, Вы и играть в наш театр перейдете?” Алиса подняла на Акимова свои огромные глаза и что-то смущенно прошептала.

Но перешла она не в театр Комедии, а им. Ленсовета и вышла замуж за его главного режиссера Владимирова, и родила дочь Варвару. С тех пор и до начала 70-х годов я видела Фрейндлих только на сцене.

Игорю Петровичу Владимирову, режиссеру и актеру театра и кино, 1 января исполнилось бы 90 лет.

Владимиров родился в Екатеринославле (Днепропетровске), окончил Ленинградский кораблестроительный институт, воевал. Но он был из тех, кто «призван» своей профессией и изменить судьбу не мог. Демобилизовавшись, «забыл» о кораблестроении, окончил режиссерский факультет Ленинградского театрального института, играл в театре им. Ленинского комсомола, откуда вместе с режиссером Г.А. Товстоноговым перешел в Большой драматический театр, где работал артистом и ассистентом режиссера, а затем и сам начал ставить спектакли. В 1960 году был назначен главным режиссером в театр им. Ленсовета.

На этом его скитания закончились. Вместо захиревшего после ухода Н.П. Акимова театра Владимиров создал оригинальный, ни на какой другой по общему стилю и направлению не похожий. Там он и оставался главным режиссером до самой своей смерти в 1999 году (последние годы Владимиров болел, и театром практически руководил режиссер В. Пази).

В 1974 году в залах Дворца искусств на Невском проспекте состоялась первая выставка ленинградских театральных фотографов, в которой я принимала участие. К этому времени я работала штатным фотографом Драматического театра им. В.Ф. Комиссаржевской. Владимиров пришел на выставку, и мне передали, что он приглашает меня работать в свой театр.

Раздумывала недолго. Я любила театр им. В.Ф. Комиссаржевской, но мне надоели слишком обострившиеся отношения с его директором – «сталинским соколом» Сащенко. Мне предложили в театре им. Ленсовета снять какой-то спектакль. Сижу в зрительном зале, снимаю. Дверь отворяется, и сзади меня усаживается Владимиров. В антракте я к нему поворачиваюсь, но он смотрит на меня хмуро и чуть ли не во весь голос спрашивает у кого-то из работников театра: « А это кто такая»?

«Так это же и есть Аловерт».

На самом деле мы уже были знакомы с Владимировым – за несколько месяцев до описываемого момента вместе «гуляли» на каком-то банкете во Дворце искусств. Выпито было, по-видимому, довольно много. Но я хотя бы помню, как мы с Игорем Петровичем притулились к стене в коридоре, и он, держа меня за руку, рассказывал какие-то смешные истории. Историй не помню, хотя помню – что смешные.

Владимиров не помнил ни самого факта нашего разговора, ни меня.

Так я начала работать в театре на Владимирском проспекте. Театр был в расцвете. Владимиров собрал в своей труппе многих прекрасных ленинградских актеров. В 1976 году открыл на второй сцене «Молодежную студию» (случай в то время беспрецедентный), где играли выпускники Театрального института (Владимиров вел там курс актерского мастерства).

Именно к этому периоду относятся лучшие спектакли, поставленные этим режиссером. Он создавал новаторскую для русского театра стилистику, синтез комедии, гротеска и лирики, ставил яркие театральные представления, пронизанные музыкой.

Публицистика, комедия, мелодрама – все варилось в котле этих причудливых спектаклей Владимирова. И в них расцветал многогранный талант Фрейндлих. Ее пение вставных куплетов, этих монологов-исповедей было той краской, тем способом выражать себя, который составлял особенную притягательную сторону ее великого дара.

Я впервые снимала Фрейндлих в «Укрощении строптивой». Помню, с каким предубеждением говорил мне об этой пьесе Акимов, который считал, что это не Шекспир, что он не мог написать пьесу об унижении женщины. Но в постановке Владимирова вся история сводилась к увлекательному поединку между двумя веселыми людьми, «не такими, как все». И Фрейндлих, и Дмитрий Барков разыгрывали этот поединок азартно, с бешеной энергией, которая выплескивалась даже в песенных монологах. Особенно мне запомнилась их драка на шпагах, когда все время казалось, что они действительно стараются проткнуть друг друга. И когда в конце спектакля «укрощенная» Катрина учит жен повиновению, не было в игре Алисы ни капли самоуничижения и покорности. Один только лукавый взгляд, которым она обменялась с Барковым, говорил о многом. Они продолжали разыгрывать свой «спектакль на публику» весело, влюбленно, понимая друг друга с полувзгляда.

Снимать Владимирова было тоже большим для меня удовольствием: высокий седой красавец, бесконечно обаятельный, лицо значительное, глубокие складки придавали ему скульптурность, которая сочеталась с невероятной живостью лица, эмоциональностью, сменой юного блеска и глубокого мрака в глазах.

Впервые я снимала его на стадионе во время волейбольных соревнований. Владимиров был страстным болельщиком «Спартака» и пригласил меня на стадион специально для того, чтобы я его снимала во время игры. И не просто «болел» за игроков, но еще и играл роль болельщика. А поскольку артист он был очень непосредственный и эмоциональный, то и фотографии вышли достаточно забавными. Он их потом помещал во многие буклеты.

Спектакль «Дульсинея Тобосская» (А. Володин) был особенно удачным. В нем много философских моментов. Действие начиналось после смерти Дон Кихота. Дульсинея–Фрейндлих играла простую женщину, которая из книг знает, что ей поклонялся Дон Кихот. И вдруг к ней приходит подлинный Санчо Панса (в блестящем исполнении Анатолия Равиковича), чтобы посмотреть на ту, которую любил его хозяин. Я помню потрясающую сцену, от которой у меня до сих пор мурашки бегают по коже.

Разговаривают Дульсинея и Санчо. Приходит дочь Пансо (Г. Никулина), чтобы увести его домой. Истеричная Санчита визжит при любом желании с ней заговорить. И вдруг раздается громкий стук в дверь, врывается молодой человек и, стоя на верхней ступеньке лестницы, тревожно спрашивает: «Тут плакал ребенок?».

Михаил Боярский действительно напоминал изображение Дон Кихота, но был при этом молод и красив. И от этого сходства, и от слов, которые мог сказать настоящий Дон Кихот, действующие лица замирали, Санчо, кажется, опускался на колени. И с ними замирал зал: из небытия воскресал защитник слабых и обиженных...

Спектакль заканчивался песней, которую пели главные герои, изгнанные и оскорбленные своими соотечественниками (музыку к спектаклю написал Г. Гладков): «Нам ни выгод, ни щедрот, ничего не надо, – лишь бы где-то Дон Кихот сел на Россинанта».

Какими богатейшими модуляциями голоса, каким разнообразием тончайших интонаций пользовалась Алиса в этой роли! Я буквально слышу, как она презрительно, чуть растягивая слова, обращается к своему окружению: «Нет, милые мои, нет, начитанные, не буду я ради вашего удовольствия кого-то из себя изображать». И совсем с другой интонацией, просто, наивно, почти без выражения, но так, как будто каждое слово немного «спотыкается», – к Луису: «А жениться на мне не обязательно».

На богатейших вибрациях ее голоса были построены и «партитуры» монологов Марии Антуанетты и королевы Елизаветы в спектакле «Люди и страсти» – одном из самых значительных, поставленных Владимировым.

Конечно, не этими интонациями исчерпывалось мастерство великой актрисы, но я не пишу рецензию ни на ее творчество, ни на творчество Владимирова. Моя тема – скажи: «люблю».

«Душа моя – Элизиум теней, что общего меж жизнью и тобою!» – писал Ф.И. Тютчев. Между моим «Элизиумом», моей памятью, где живут друзья из прежней жизни, и мною сегодня – любовь, которая, если зародилась, то навсегда остается в душе.

Ленинградский драматический театр им. Ленсовета... С какой любовью я вспоминаю время своей работы в нем! Алису Фрейндлих, Игоря Петровича Владимирова, моих друзей, которых я там встретила...

Владимирский проспект. У входной двери в театр на рекламном щите под стеклом – мои фотографии спектакля «Люди и страсти». Божественная Алиса Фрейндлих наклонила голову и затянула веревку на своей шее – в ярости, в отчаянии: королева Елизавета решается послать на смерть свою сводную сестру. Как давно это было! Но я и сегодня вижу, как начинается этот спектакль, созданный И.П. Владимировым в 1974 году (монтаж из пьес немецких драматургов). Это одна из лучших работ режиссера. Я не вспоминаю, я вижу, как в сценическом полумраке Фрейндлих выходит на сцену в черных бархатных брюках и камзоле, поет «вступление» ко всему представлению своим неподражаемым, нежным голосом с особыми придыханиями и интимными интонациями: “Вы снова здесь изменчивые тени, меня тревожившие с давних пор... “ (Гете, вступление к “Фаусту”, музыка Г. Гладкова). Поет завораживая, увлекая за собой в таинственный мир театра. А как она исполняла балладу на слова Гейне «Мария-Антуанетта», воссоздавая вибрациями голоса иронично-зловещую фантасмагорию: бал обезглавленных королевы и ее фрейлин!

Алиса играла в отрывках из пьесы Л. Фейхтвангера “Вдова Капет” Марию-Антуанетту (монолог перед казнью) и следом Королеву Елизавету (“Мария Стюарт” Шиллера), двух страдающих, но таких разных женщин: казнимую и отправляющую на казнь. Не знаю, в какой роли я отдала бы ей предпочтение. Великая актриса! Олицетворение непобедимой женственности и женской силы духа.

Образы двух королев, которых сыграла Фрейндлих, на время удовлетворили ее потребность в трагических ролях. Я думаю, судя по некоторым замечаниям актрисы, ей казалось, что Владимиров недостаточно заботится о том, как разнообразить ее репертуар. Она хотела играть трагедию, выступить в роли леди Макбет! Но такой спектакль не соответствовал направлению Владимировского театра. И все же Фрейндлих сыграла эту роль позднее, в 1995 году, на сцене БДТ, и я снова сидела в зале!

Спектакль Т. Чхеидзе мне не понравился. Но не о нем речь. Я пришла смотреть Фрейндлих. Режиссер же отодвинул леди Макбет на задний план: это был спектакль о мужчинах. И все-таки великая актриса, которой досталось только два «крупных плана», сыграла в спектакле лучшую его часть. В сцене, где леди Макбет толкает мужа на убийство Дункана, я поняла, почему актриса так стремилась получить эту роль, я увидела другой горизонт ее творческих возможностей. Пуская в ход всю силу эмоционального напора, Фейндлих – леди Макбет как будто «перекачивала» свою энергию, волю в короля. И делала это с такой непобедимой силой сексуального обольщения, что даже анемичный Макбет в исполнении Г. Богачева издавал не возглас, а какой-то ликующий рык: «Рожай мне только сыновей!»

Мое прощание с театром перед отъездом в Америку было болезненным. Игорь Петрович сначала расстроился (что было тяжелее всего), затем обещал мне работу до последнего дня, но испугался и я ушла из театра.

Владимирова перед уходом я не видела, но к Алисе после спектакля пришла, подарила ей фотографии. Она при всех меня обняла и сказала: “Я надеюсь, что ты на нас не в обиде, не обижайся на Игоря Петровича, его запугали”.

За что мне было на него обижаться? Мне только стоит назвать его по имени, и я вижу: утро, темное зрительское фойе, слегка поблескивают колонны. Из дверей кабинета выходит высокий красивый седой человек и медленно на длинных, как будто не гнущихся ногах идет в буфет, выпивает пятьдесят грамм коньяку и идет на репетицию. Талантливый, импульсивный, противоречивый, увлекающийся... Когда я вернулась в Ленинград, мы встретились как старые друзья. На одном из маленьких альбомов, где на обложке была опубликована моя фотография, Владимиров написал: “Нине на добрую память с различными многочисленными чувствами”.

Я любила этот театр, любила его актеров, особенно Алису Фрейндлих, мне было радостно работать с Владимировым. Эта любовь к ним и к их театру осталась со мной навсегда.

Я не присутствовала при уходе Фрейндлих из театра в 1983 году, и слава Богу. Ее отношения с Владимировым уже к моему отъезду явно портились. Алису, как я писала, перестал удовлетворять репертуар, который она играла, Игорь Петрович пил все больше, его увлечения тоже не доставляли Алисе удовольствия. Позднее Владимиров женился на женщине не из театрального мира. Когда Алиса приехала в Нью-Йорк уже актрисой БДТ со спектаклем Н. Саймона «Пылкий влюбленный», она была замужем за красивым молодым артистом. Юрий Соловей появился в театре им. Ленсовета еще при мне, он играл на молодежной сцене. Но и этот брак распался.

На сцену театра им. Ленсовета Фрейндлих все-таки еще раз вернулась, но уже после смерти Владимирова. В. Пази, главный режиссер театра, поставил для нее спектакль, где она одна играла и роль мальчика, умирающего от рака, и роль его воспитательницы в больнице. Зал был набит битком. Алиса Фрейндлих! На сцене театра, где благодаря любви к искусству и к ней, уникальной актрисе этого театра, Игорь Петрович Владимиров создал столько прекрасных спектаклей!

В 2003 году, придя на другую мою выставку в Санкт-Петербурге, Алиса сказала, глядя на портрет Владимирова, сделанный еще в те далекие 70-е годы: “Я вспоминаю его любовно. У нас были разные проблемы в отношениях, но я его любила”.

«Что любви настоящей на свете сильнее,/И хоть рыцари нынче в Тобоссо не те,/Каждой женщине хочется быть Дульсинеей,/ Хоть на час, хоть на миг, хоть во сне, хоть в мечте!» – пела Алиса Фрейндлих в спектакле Игоря Владимирова «Дульсинея Тобосская», как будто выкрикивая свою боль.

Скажи: «Люблю!»


Нина Аловерт, Русский Базар №2(664), 8 – 14 января, 2009

Используются технологии uCoz